– И что это нам даст? – спросил Иггельд горько.

– Да при чем тут даст! Он же гад…

– Уже вижу, – прервал Иггельд. – Пойдем, Черныш уже заждался. Вернемся в то место, где не предают.

Ратша не стал спрашивать, что это за место, угрюмо потащился сзади. Они вышли за город, но в синем небе Иггельд не увидел знакомого крестика, сердце тревожно екнуло. Ратша молча указал на заросший кустарником и бурьяном овражек, там что-то сопело и чавкало.

Черныш лежал на самом дне, притоптав траву и кусты, перед ним торчал кверху окровавленными ребрами коровий бок, но Черныш отвернулся и даже глаза прикрыл широкой лапой. На морде горькое выражение, что вот назло всем и умрет здесь, заморит себя голодом, чтобы все увидели и чтоб родитель увидел, что нельзя его оставлять так надолго и что он – хороший и послушный, не бросился искать его всюду, лежит вот и помирает от горького горя, вот уже совсем немного осталось до неминуемой смерти от недоедания и тоски…

Черныш не почуял их или сделал вид, что не почуял, пока не затрещали под ногами сухие веточки. Ратша поспешно отпрыгнул, а умирающий дракон одним гигантским прыжком, даже не распахивая крылья, оказался перед Иггельдом, завизжал, захрюкал, даже гугукнул, подражая филину, длинный горячий язык с чмоканьем проломился через защиту из выставленных навстречу рук и лизнул долгожданного родителя в лицо.

– Я тебя тоже люблю, – ответил Иггельд с чувством. – Только ты никогда не предашь, только в тебе уверен…

Ратша за спиной угрюмо буркнул:

– Тцары предают, князья предают, женщины предают, только меч не предаст… нет, даже меч может сломаться в бою, а вот твой дракон не сломится, ты прав…

Иггельд обхватил Черныша за голову, поцеловал в теплые бархатные ноздри, в груди было горько, в горле стоял ком.

– Домой, Чернышик, – проговорил он тихо. – Здесь все предатели… Не верю я их высоким словам. Не верю! Летим к тем, кто не предаст.

Черныш с готовностью распластался по земле, прямо растекся, как студень, как блин, стараясь стать как можно ниже, чтобы папочке с другом проще забраться ему на загривок.

Иггельд намеревался лететь прямо в свою Долину, но Ратша, протрезвев, завил, что они не дети, чтобы вот так сразу бросаться с плачем домой, где уткнутся в мамину юбку. Да и нет мам, они сами теперь старшие, это к ним приходят и тыкаются им в юбки, плачутся, спрашивают, что делать, и приходится решать, не сошлешься, что страшно, иначе судить и рядить охотно возьмутся другие, из тех умельцев, что топоры себе на ноги роняют.

Дважды садились на Черныше на обратном пути, искали тех, что все-таки готов сражаться. На полдороге к горам догнал слух, что последнее наспех собранное по приказу Тулея войско отказалось выступить навстречу артанам, требуют переговоров, желают сдаться на достойных условиях. Еще больше поразила его страшная новость, с удовольствием разнесенная артанами, что хорошо обученное и прекрасно вооруженное войско Одера, опытного воителя и умелого военачальника, разбито и рассеяно впятеро меньшим войском артанского предводителя Щецина. Там тоже запылали пожары и мятежи, остатки рассеянного войска, потерявшего веру, быстро превратились в шайки мародеров и разбойников, что нападали уже друг на друга, жгли и грабили всех и все подряд, распинали, вешали, топили в реках захваченных, даже если месяц тому вместе плечом к плечу двигались навстречу наступающим артанам.

Тулей, по слухам, укрывался в Родстане, другие утверждали, что он все еще в Куябе, а третьи заявляли с полной уверенностью, что Тулей вообще бросил Куявию на произвол судьбы, ведь казну вывез заранее, а сейчас с верными ему людьми уже пирует в Вантите…

Иггельд терзался; все, ради чего он приехал, рухнуло со страшным треском и грохотом, рассыпалось в пепел. Вторжение артан само по себе дело страшное, всякий раз отбрасывает Куявию на грань бедности, обескровливает, лишает лучших сынов, но тут еще в Нижней Куявии начался страшный разброд, за князем Бруном последовали далеко не все.

Очень многие, не признав его правоты, а то и не поняв замысла, начали собираться в отряды, князя объявили врагом и предателем, прятались в лесах и нападали на мелкие отряды артан, забредающих в села пограбить. Единой сильной руки не было, отважные борцы с артанами сами грабили и разбойничали не хуже артан, дрались с захватчиками и друг с другом, во всем богатом и цветущем крае вскоре не осталось ни одного города и даже села, которое не захватывали бы поочередно то князь, то его противники, а жителей все грабили, женщин насиловали, скот забирали на мясо.

– Все, – сказал Иггельд с отвращением, – никуда больше не сворачиваем, сразу домой. Хватит, насмотрелись!

Черныш мерно взмахивал крыльями, скользил легко, и хотя земля внизу проплывает неспешно, теперь и Ратша понимал, что на самом деле несутся ненамного медленнее выпущенных из лука стрел.

– И что? – спросил Ратша.

Он сидел за его спиной, угрюмый и злой, сразу погрузневший, с опущенными плечами. Иггельд крикнул навстречу ветру:

– Буду укреплять Долину!

– Рано, – бросил Ратша.

– Полагаешь, к нам не придут?

– Про башни магов забыл?

– Нет, но…

– Думаешь, артане пройдут? Пока что никто не мог их миновать и уцелеть!

Иггельд крикнул:

– С ними идет Придон! А это такой… я видел его, понимаю, что его ничто не остановит. Он герой, к тому же обезумевший герой, а это вообще такое, что я не понимаю и понимать не хочу…

В голосе Ратши послышалась насмешка:

– Не понимаешь, из-за чего обезумел?

– Нет, я понимаю… вернее, знаю. Но, ты прав, этой дури я не понимаю.

Ратша бросил загадочно:

– Все придет. Попадешься и ты в эти сети. Все равно по дороге надо заглянуть в Город Драконов. Если ты собрался укреплять наше убежище всерьез.

Вскоре высокие острые шпили гор расступились, нехотя открывая упрятанное ровное плато, густо заставленное домами, сараями, складами. Еще в воздухе ощутился характерный запах большого скопления драконов, а огромные ямы котлованов отсюда просто небольшие выемки в скальном грунте, правда, домики для людей еще меньше.

Черныш благоразумно сделал правильный разворот, чтобы опускаться по плавной дуге, всего лишь раскинувши кожаные паруса, а не переваливать через высокие горы, пошел красиво и растопыренно над домами и домиками. Черная тень скользила внизу, люди вскидывали головы, тут же опускали, в Городе Драконов увидеть летящего дракона что в обычном – скачущего всадника или нагруженную телегу.

Иггельд миновал дома – город огражден стеной, сюда никакой враг не поднимется, да и драконов устрашится, не говоря уже о черных башнях магов, – но все равно опустился за рядом крайних домов. Черныш ахнул от возмущения: это ж сколько драконов не увидит, не познакомится, не обнюхается, не подерется, выясняя, кто сильнее, а с каждым годом выяснять такое все приятнее, но Иггельд сказал строго:

– Жди здесь! Охраняй!

Он снял и швырнул на землю просторный непродуваемый плащ, в нем просто спасение на встречном ветру, Черныш тут же с готовностью плюхнулся задом возле пахнущего любимым и замечательным родителем плаща, улыбнулся во всю пасть, а в глазах вспыхнула мечта: эх, хотя бы кто попытался прийти за этим плащом, украсть! Он бы им показал, а родитель бы увидел, как он стережет, какой он послушный, как он его любит и как старается выполнить любое его пожелание…

Ратша оглянулся, хмыкнул, покачал головой.

– Не завидуй, – сказал Иггельд. – Завидовать нехорошо.

– Почему? – удивился Ратша. – Зависть – это такое понятное и естественное чувство…

– Все равно нехорошо, – сказал Иггельд серьезно, настолько серьезно, что Ратша заподозрил, что властелин драконов наконец-то пошутил, но нет, лицо Иггельда абсолютно серьезное, даже истово-скорбное от предельной серьезности. – Вон артане от зависти к нашим богатствам даже войну начали!

Ратша смолчал, что артане бьются и друг с другом, просто выясняя, кто же сильнее, кто отважнее, кто кого сумеет побить, какие уж тут богатства, ладно, пусть врага считает хуже себя, так легче воевать, спокойнее, нет жалости, когда приходится резать глотку.